Неточные совпадения
Накануне того дня и через семь лет после того, как Эгль, собиратель песен, рассказал
девочке на берегу моря сказку о корабле с Алыми Парусами, Ассоль в одно из своих еженедельных посещений игрушечной лавки
вернулась домой расстроенная, с печальным лицом.
«Эх, девчонка!» — подумал он с проклятием, уже растворяя дверь, но
вернулся еще раз посмотреть на
девочку, спит ли она и как она спит?
Дверь в кабинет отворена… не более, чем на ширину волоса, но все же отворена… а всегда он запирался. Дочь с замирающим сердцем подходит к щели. В глубине мерцает лампа, бросающая тусклый свет на окружающие предметы.
Девочка стоит у двери. Войти или не войти? Она тихонько отходит. Но луч света, падающий тонкой нитью на мраморный пол, светил для нее лучом небесной надежды. Она
вернулась, почти не зная, что делает, ухватилась руками за половинки приотворенной двери и… вошла.
Больная благословила
девочку и сделала глазами Харитине знак, чтоб увели детей. Когда Харитина
вернулась, она посмотрела на нее, потом на Галактиона и проговорила с удивительною твердостью...
На следующий день, сидя на том же месте, мальчик вспомнил о вчерашнем столкновении. В этом воспоминании теперь не было досады. Напротив, ему даже захотелось, чтоб опять пришла эта
девочка с таким приятным, спокойным голосом, какого он никогда еще не слыхал. Знакомые ему дети громко кричали, смеялись, дрались и плакали, но ни один из них не говорил так приятно. Ему стало жаль, что он обидел незнакомку, которая, вероятно, никогда более не
вернется.
— Ах, не говорите таких ужасных слов, — перебила его Варвара Павловна, — пощадите меня, хотя… хотя ради этого ангела… — И, сказавши эти слова, Варвара Павловна стремительно выбежала в другую комнату и тотчас же
вернулась с маленькой, очень изящно одетой
девочкой на руках. Крупные русые кудри падали ей на хорошенькое румяное личико, на больше черные заспанные глаза; она и улыбалась, и щурилась от огня, и упиралась пухлой ручонкой в шею матери.
Девочку возмущало, что отец
вернулся с фабрики к семи часам, как обыкновенно, не торопясь напился чаю и только потом велел закладывать лошадей.
Переезд с Самосадки совершился очень быстро, — Петр Елисеич ужасно торопился, точно боялся, что эта новая должность убежит от него. Устраиваться в Крутяше помогали Ефим Андреич и Таисья. Нюрочка здесь в первый раз познакомилась с Парасковьей Ивановной и каждый день уходила к ней. Старушка с первого раза привязалась к
девочке, как к родной. Раз Ефим Андреич,
вернувшись с рудника, нашел жену в слезах. Она открыла свое тайное горе только после усиленных просьб.
Девочка соскочила с крыльца, глянула туда-сюда и
вернулась: нет, дескать, нигде не видать!
Их увели через полутемный коридор. Я слышал плач женщин и свист
девочки. Фельдшер тотчас же
вернулся и сказал...
На другой день я завтракал у Лугановичей; после завтрака они поехали к себе на дачу, чтобы распорядиться там насчет зимы, и я с ними. С ними же
вернулся в город и в полночь пил у них чай в тихой, семейной обстановке, когда горел камин, и молодая мать все уходила взглянуть, спит ли ее
девочка. И после этого в каждый свой приезд я непременно бывал у Лугановичей. Ко мне привыкли, и я привык. Обыкновенно входил я без доклада, как свой человек.
Тогда человек пошел к крысе и сказал: «Крыса! ты сильнее всех; женись на моей
девочке». Крыса согласилась. Человек
вернулся к
девочке и сказал: «Крыса сильнее всех: она грызет горы, горы останавливают ветер, ветер гонит тучи, а тучи заслоняют солнце, и крыса хочет жениться на тебе». Но
девочка сказала: «Ах! что мне теперь делать! как же я выйду замуж за крысу?» Тогда человек сказал: «Ах! если б моя
девочка сделалась опять мышью!»
— Как
девочка опять
вернулась в горы. Ее отвезли служить, а она не могла. Опять к себе, “auf die Alm” (альпийское пастбище). У них были козы. У них, значит, у нее и у дедушки. Они жили совсем одни. К ним никто не приходил. Эту книгу написала Иоганна Спири. Писательница.
Рамзай не потрудилась ответить и прошла в умывальную.
Вернувшись, она снова собрала вокруг себя группу
девочек и принялась выкрикивать, ломаясь и кривляясь, глупейшую рифмованную чепуху...
— Тятя! Родненький! Не помер ты! Ко мне пришел!
Вернулся! — шепчет словно в забытьи
девочка, и слезы катятся одна за другой по встревоженному и радостному Дуниному лицу.
— Прости… прости… меня… Нан! Нан, дитя мое любимое! родное! Спасли-таки!
Вернулась ко мне! Люблю! Люблю тебя до безумия, моя
девочка! Нан, моя дорогая, единственная, родная!
Наташу повезли в Женеву, показали ей театр марионеток… потом отправились в Париж, возили ее в оперу, в знаменитую Comedie Francaise, в первые же дни открытия сезона… Оттуда прокатились до Ниццы… И только когда горе
девочки притупилось среди массы разнородных впечатлений, Маковецкая
вернулась в Россию.
Девочка удалилась с узелком в клетушку и когда
вернулась оттуда, то вряд ли кто из знакомых и друзей узнал бы теперь Тасю.
— Послушайте! — произнесла
девочка робким, нерешительным голосом, каким еще никогда не говорила ни с кем, — мне здесь у вас не нравится. Грязно здесь и неуютно. Я не останусь с вами. Скверно у вас. Я в пансион
вернусь. Распорядитесь, чтобы меня туда проводили.
Девочки наперерыв ласкали Милку и радовались не меньше Карлуши. Одна только Тася не разделяла общего оживления. При виде Милки она густо покраснела и незаметно выскользнула из комнаты, чтобы
девочки не могли увидеть её смущенного лица. Старшие
девочки к тому же все время испытующе поглядывали на нее, и это еще более смущало Тасю. Между тем m-lle Орлик,
вернувшись из цирка, прямо прошла в комнату брата, где они долго совещались о чем-то.
«Я, кажется, больна! — подумала она. — Уж не
вернуться ли назад!» — мелькнула нерешительная мысль в голове
девочки, но она тот час же с ужасом отклонила ее.
— Я особенно этого требую. Эта
девочка воспитывается в одном пансионе с моей дочерью. Они знают друг друга. Не нужно, чтобы княжна Юлия что-нибудь узнала. Если Ирена
вернется после каникул в пансион, я возьму оттуда мою дочь. Не следует ей иметь подобных подруг, и я удивляюсь, как этот пансион, пользующийся такой прекрасной репутацией, допускает, чтобы благородные девицы находились в таком смешанном обществе.
— Нет… не
вернется… она меня все била, — проговорила
девочка. — И Иван Климов все бил…
— Ну, может, мамка так малость ненароком тебя попугала…
вернется, — утешил
девочку Афанасий Афанасьевич.
Прошел год. Предчувствия
девочки оправдались, мать не
вернулась за нею и она осталась жить в доме Афанасия Афанасьевича Горбачева. Агафья Тихонова привязалась к ней, как родная мать, особенно после смерти своего мужа, случившейся через несколько месяцев после появления в доме Горбачева Аленушки.
Лет за десять до своей кончины, он однажды,
вернувшись со своей обычной послеобеденной прогулки, к великому изумлению своих дочерей, привел с собою трехлетнюю
девочку, со страхом державшуюся за огромную ручищу Спиридона Анисимовича.
«Ужо
вернусь, сейчас же за письмо папеньке с маменькой сяду! Беспременно отпишу, чтобы не беспокоились милые мои старички, — решила Даша, — да всего-то в письме рассказывать не стану. К чему их беспокоить задаром… Господь с ними, с
девочками, пусть смеются! К чему нашим про это знать!»
— А? Что? — быстро заговорил женский голос. — Это вы, Петр Петрович? Уже
вернулись? Ну, что? Как назвали
девочку? Кто был кумой?